О Горьковском речном училище
Судьба поставляет только сырой материал и
нам самим предоставляется придать ему форму.
В первых числах февраля 1958 года в тесноте и кислом запахе бедности общего вагона поезда, направлявшегося в город Куйбышев, ехали 4 молодых человека - выпускники Горьковского речного училища штурманской специальности. Они добирались к месту своей будущей работы в поселок Ново-Шлюзовой, который приютился в меж шлюзовом бьефе Куйбышевской ГЭС. Там стояли вмёрзшие в лёд речные буксирные теплоходы, на которых будущие штурмана, с приходом весны, отправятся в свои первые плавания. Четыре с половиной года обучения в училище, по-прежнему, сплачивали их и потому наступавшая новая жизнь им была не страшна.
******************************
Так начиналась наша трудовая биография. В меж навигационный период мы жили коммуной, продолжая крепко держаться друг друга. Но прошло время, чувство неудовлетворённости позвало меня в другие края и в 1963 году я пошёл своей дорогой, которая навсегда развела меня со старыми друзьями. Конечно, я вспоминал их и они не забывали меня, но встреч у нас больше не было. Шли годы, складываясь в десятилетия. И вот мне сообщили, что 8 декабря 2006 года ушёл из жизни первый из нашей четвёрки Жиганов Гена.
Это горькое известие подтолкнуло меня к восстановлению более близкого контакта со старыми товарищами, которые не забывали меня долгие 45 лет со дня нашего расставания, за что я им очень благодарен. Восстановилась наша переписка, мы рассказали друг другу о прожитых годах и заново окунулись в то далёкое время, когда были молодые и высокие. Помня своих старых товарищей, я вновь хочу вернуться туда, где началась наша дружба.
******************************
Я, Литвинов Станислав Антонович, бывший курсант выпуска 1953-1957 гг, хочу сказать доброе слово о Горьковском речном училище, офицерско-преподавательском составе, работниках административно-хозяйственной части, всех, кто обеспечивал достойное функционирование такого сложного механизма, как закрытое военизированное учебное заведение, обязанное из оторванных от семьи и родителей 14-15 летних подростков за 4,5 года выпустить специалистов флота и достойных граждан своей страны.
Сам я из Арзамаса Горьковской области, многодетная семья, бедность и полуголодная жизнь. Когда учился в 7-м классе (школы были раздельные - мужские и женские), весной 1953 года попалась мне в руки газета, где на последней странице было объявление о приёме в Ленинградское высшее военно-морское училище имени М.В.Фрунзе - и стало это объявление для меня иконой, голубой мечтой, когда оставалось только закончить 8-9-10 классы и всё сбудется... Но проза жизни не считалась с желаниями, поскольку обучение после 7-го класса было в то время платным, а в семье не было денег. Мечта стать военным моряком, адмиралом, так осталась мечтой вместе с вырезкой из газеты, которую я потом долго хранил. Бедность, в которой существовала наша многодетная семья, также не позволила реализоваться желанию матери увидеть меня художником. Я успел окончить 2 класса художественной школы и оставалось закончить 3-й год обучения, чтобы переводиться на учёбу в художественное училище, но оплатить оставшийся год было нечем.
Закончив 7-й класс, что-то надо было предпринимать и приехал я с фанерным чемоданчиком, запертым на навесной замок поскольку там находились мои скудные припасы, в город Горький на сдачу приёмных экзаменов и попытку поступить в речное училище, потому что принятым в училище - полное государственное содержание! А это тогда было главным при принятии решения. Никто из взрослых меня не сопровождал и остаётся удивляться, каким образом я не потерялся в большом незнакомом городе, нашёл училище, прошёл медкомиссию, сдал вступительные экзамены и вернулся домой. Правда, по приезду в Горький я споткнулся о действительность: во-первых, я впервые увидел трамвай, а во-вторых, знатоки у нас в Арзамасе говорили, мол, билет на трамвай стоит 20 копеек, которые я и приготовил, но в действительности цена билета на проезд оказалась выше - 30 копеек, что заставило корректировать свои расходы. В середине августа пришло извещение, что я зачислен в курсанты. Надо готовиться к отъезду и бедная мама, которая умрёт через 9 месяцев, взяла старый лыжный костюм из байки, ранее носимый старшим братом, перекрасила его в синий цвет и в таком виде я отправился в новую жизнь. В памяти остался вестибюль училища и множество, таких же как я, подростков с чемоданчиками в руках. Что, куда, зачем? Ничего не понимаю и вдруг слышу команду:- “Повзводно, в две шеренги, становись!“
*******************************
Так прозвучала первая в моей жизни команда, обозначая начало новой жизни. Мальчишеский муравейник зашевелился, выстраиваясь в две шеренги. Росточек мой был чуть больше полутора метров и я встал в самом конце строящихся, "на шкентеле", как говорят на военном флоте. Кто бы мог подумать, что сам того не ведая очутился среди нужной роты и даже в своём первом взводе. Строгая дисциплина и военный быт мне были не в тягость, ибо соприкасались с моей тайной мечтой, которой я ни с кем не делился.
Сейчас, всматриваясь в сгущающиеся за кормой сумерки жизни, в которых безвозвратно затерялись годы юности, пытаешься вызвать в памяти минувшее. И появляется чувство вины, что молодой эгоизм в своё время не ценил достойно заботу, отдаваемую тебе другими, а всё принималось как само собой разумеющееся. Строевая составляющая училища: батальон, рота, взвод, отделение. Очень мудро - в ротах младших курсов старшины и командиры взводов назначаются из лучших курсантов выпускного курса. Они пользовались большим уважением. Мы, помню, очень любили своего первого командира взвода Колю Соболева - он с четвёртого курса, а мы - первокурсники, "салаги". И был комвзвода для нас авторитетом, и подчинялись ему безоговорочно. Кстати, даже на 3-м курсе старшина роты и командиры взводов назначались из роты выпукников, и только на 4-м курсе командиры были из нашей среды, ибо старше нас уже никого не было. Не смотря на то, что возраст курсантского состава училища был в пределах от 14-15 лет на первом курсе до 18-19 на четвёртом, не было ни одного случая, чтобы младший был обижен старшим. Строгие требования дисциплины для всех без исключения скрепляли курсантов в единый монолит. Конечно, первокурсники поначалу ещё тосковали по дому, но новые требования и обязанности, продуманный распорядок дня вскоре становились нормой жизни.
Полное государственное содержание включало в себя 3-х разовое питание, обмундирование рабочее и выходное и небольшую стипендию, которая от курса к курсу повышалась. Поскольку нам выдавали даже носки и носовые платки, то стипендия расходовалась на пишущие принадлежности, предметы туалета и поход в кино в увольнении. За нашим внешним видом следили строго. В повседневной жизни всё училище ходило в рабочей форме, а форма № 3 (выходная) полагалась только суточному наряду и идущим в увольнение. Нижнее бельё сдавалось в стирку и смена его была во время еженедельного похода в городскую баню. Рабочая форма или “роба“ также периодически сдавалась в стирку. Для опознавания своих вещей пришивалась бирка с фамилией владельца и личным номером. Я до сих пор помню свой личный номер 17, с которым прошёл все четыре с лишним года. У тумбочки дежурного по роте находился стенд под стеклом, где на специальных гвоздиках висели жетоны с личными номерами курсантов роты, а потому отсутствие такового на доске сразу ставило вопрос: а где находится курсант такой-то? Уходя в увольнение, ты получал личный знак на руки и был обязан хранить его, как зеницу ока. Возвратившись из увольнения знак сдавался дежурному по роте. За время учёбы я не помню ни одного случая утери личного номера.
И особое слово благодарности нашим офицерам командирам рот. Дело прошлое, но мы тогда не задумывались, что у них могут быть семьи, которым они должны уделять внимание - командир роты был практически постоянно с нами. Строгий распорядок дня выполнялся скрупулёзно. Ежедневно в течение 4-х лет в 06.15 звучал свисток боцманской дудки и вслед команда “Подъём!” (в воскресенье подъём сдвигался на час -07.15).
Вся рота по форме “брюки и тельняшка” выбегает во двор Дома курсанта. Командир роты впереди и одет также. После короткой пробежки старшина даёт команду "разомкнуть строй", чтобы каждый имел свободу движений. И первое же упражнение "на разрыв морской груди" заставляет тебя сбросить остатки сна. Командиры взводов и старшина личным примером вбивают в нас утреннюю бодрость для преодоления трудностей наступившего дня.
Зима. Темень. Рота, выполняя команду старшины “Шаго-о-м марш !”, делает первый шаг, начиная переход в учебный корпус. Командир роты идёт вместе с нами. Впереди колонны идёт “флажковый” с фонарём, в котором горит керосиновая лампа, сигнализируя встречным о движении роты. Замыкает ротный строй “флажковый” с фонарём красного цвета. Днём фонари заменяются красными флажками. Ротные колонны идут одна за другой, но “флажковые“ у каждой роты свои. Отступлений от этого правила нет. Старшина роты хорошо поставленным голосом подстёгивает строй:- “Рота-а-а! Рраз, рраз, рраз - два - три-и!”. И рота оживает, становится энергичной.
Командир роты:- “Старшина! Песню!” и вслед старшина своим командным голосом:- “Запевай!”
Звонкий голос запевалы начинает:-
“Ничего не говорила
Только рядом до речки дошла".
А стоголосый хор молодых, здоровых парней заканчивает куплет:-
"Посмотрела - как будто рублём одарила,
Посмотрела - как будто огнём обожгла”.
Запевала продолжает:-
"Расставаясь оглянулась,
На прощанье махнула рукой".
Рота с удовольствием подхватывает:-
"И такою улыбкою нам улыбнулась,
Что вовек не забыть нам улыбки такой".
Но песня приближается к концу и всем жаль, что девушка уходит своей дорогой, а запевала грустит:-
“Даль сегодня прояснилась
Ночь хорошие звёзды зажгла".
И рота прощается с девушкой, мол:-
"Третьей роте сегодня ты ночью приснилась,
А четвёртая рота - заснуть не могла”.
Конечно, это явное лукавство, ведь никто из поющих не страдает бессонницей.
Роты идут одна за другой, хрустит снег под рабочими ботинками и несутся песни:-
"Взметнулось сердце в нём, как крылья альбатроса,
И бросил леди он в бушующий простор...”
Взлетает над строем голос запевалы, а случайный прохожий так жалеет неведомую леди, которую выбросил за борт влюблённый матрос, хотя рота в припеве и пытается объяснить поступок матроса суровой стихией:-
“А море грозное ревело и стонало,
На скалы с грохотом взлетал за валом вал,
Как будто море жертвы ожидало,
Стальной гигант кренился и стонал".
Война закончилась всего 8 лет назад, страна живёт с воспоминаниями о ней и наши строевые песни полны патриотизма:-
“Наш солдат не раз бывал в огне,да
Шёл в атаку не робел, не робел,
А он горел на танковой броне,
Гореть горел, да не сгорел, да не сгорел“.
Выводит запевала, а рота с лихим посвистом дружно подхватывает припев:-
“Эх ты, ласточка-касатка быстрокрылая,
Да ты, родимая сторонка наша милая,
Эх ты, ласточка-касаточка моя быстрокрылая”
Конечно, сначала мы эту "Ласточку-касаточку" разучивали на вечерней поверке, когда рота, после команды "На месте шаго-о-м марш!", исполняла полным голосом песню и, как это звучало в ограниченном стенами пространстве, можно себе представить.
Наверняка, сегодня это кому-то покажется смешным, когда ротный запевала заявляет:-
"В атаку стальными рядами
Мы поступью твёрдой идём,
Родная столица за нами
Рубеж нам назначен Вождём".
А сотня подростков подхватывает припев и утверждает, что:-
“Мы не дрогнем в бою за столицу свою
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага“.
Но нам не было смешно. Так в нас воспитывали любовь к родине офицеры, сами недавно прошедшие страшную войну.
Идётся бодро и ты горд, что являешься равноправным среди своих товарищей. Узкие погоны на шинели подтверждают это, а твой голос звучит в общем хоре. Прибываем в учебный корпус и переходим под опеку преподавателей и контроль начальника специальности Ивана Сергеевича Мореходова. Мы, по-прежнему, остаёмся в суровом мужском кругу, поскольку женщин-преподавателей почти не знаем и их легко пересчитать по пальцам.
На время учебных часов командир роты, видимо, имеет личное время, но в перерывах между уроками старшина роты и командиры взводов обязательно появляются в роте, чтобы убедиться, всё ли в порядке. Как много нам уделялось внимания, свидетельствовал и такой трогательный, с моей точки зрения, факт: ежедневно было 6 уроков, но в среду всегда – 8. В обычные дни дождаться обеда проблемы не было, но при 8 учебных часах…? И каждую среду, после 5-го урока все 4 года старшина с помощником по хозчасти приносили в класс поднос, где для каждого лежал посыпанный сахарным песком кусок чёрного хлеба. Как же это было вкусно! Этот святой кусок хлеба - трогательная забота училища о своих воспитанниках. Наконец, заканчиваются занятия, рота строится для следования в Дом курсанта, а ротный опять с нами.
И роты повторяют путь в обратном направлении и непременно с бодрыми песнями. Приём пищи – целый ритуал. За стол усаживаются на длинные скамьи 12 курсантов (по 6 с каждой стороны). Место за столом постоянное для каждого на все 4 года. На стол подаётся 2 бачка с первым блюдом, которое разливают по мискам “бачковые“, хлеб по желанию, а второе разносят официантки. На третье обязательно компот или, реже, кисель. В праздничные дни получали печенье и шоколадные конфеты! “Бачковые” помогают накрывать на столы, для чего даётся команда:- “Бачковым на камбуз!“ Громко разговаривать во время обеда нельзя, а если за столом возникал шум, то тут же для провинившегося стола следовала команда взводного:- “Встать!“ Шум умолкал и все, отложив ложки и держа руки по швам, ждали новую команду:-“Сесть!“, чтобы продолжить обед. Приняв пищу, по команде “Встать, выходи!“ отправлялись в ротные кубрики. Голодными не оставались. Остающееся до вечерней поверки время заполнено занятиями согласно распорядку дня. Как помню, нам никогда не было скучно и время от подъёма до отбоя пролетало незаметно, тем более приближается суббота, когда во второй половине дня грядёт долгожданное увольнение, а для местных городских иногда даже с ночёвкой дома.
За прошедшую неделю, если ты не имел замечаний и не обзавёлся случайной (естественно) двойкой, то включён в список на увольнение. Команда “Увольняемым в город приготовиться к построению!” подстёгивает молодой народ и начинается весёлая суета. “Увольняемым построится!” “Равняйсь! Смирно!” - и две шеренги подтянутых, начищенных и наглаженных претендентов на увольнение замирают в строю. Начинается смотр. Первая шеренга делает 2 шага вперёд. “Кру-гом!” Командиры взводов стоят у своих подчинённых, а командир роты и старшина проходят внутри строя, осматривая каждого. Полученное замечание немедленно устраняется. Проверяется даже чистота носовых платков, а зимой командир роты обязательно подаст команду “Поднять штанину!” Он хочет удостовериться надеты ли кальсоны, чтобы мальчишки-курсанты по дурости своей не простудились. И что интересно - за 4,5 года я, например, ни разу не болел и даже не простужался.
Как бы то ни было, но день подходит к концу и в 21.30 звучит команда на построение на вечернюю поверку. Проверяется наличие личного состава (доклад старшине: “В первом взводе нетчиков нет”), командир роты подводит итог дня и намечает возможные задачи на завтра. Объявляются благодарности или взыскания, если таковые имеются. Команда “Разойдись!” и начинается подготовка ко сну, а в 22.00 – “Отбой!” Свет гасится, но синяя дежурная лампочка будет освещать кубрик всю ночь. Наступает тишина и только дневальный у тумбочки дежурного по роте остаётся бодрствовать и охранять сон своих товарищей, да возможный проштрафившийся курсант начинает танец, натирая щёткой до блеска паркет ротного коридора. А в 06.15 следующего утра дежурный по роте полным голосом, после свистка дудки, поднимет роту навстречу заботам нового дня.
Строки, которые вы только что прочли - это мой низкий поклон нашим офицерам-воспитателям и сожаление, что никто из них уже не прочтёт эти слова благодарности, адресованные им. Поздно. Ушли от нас эти люди, прошедшие войну, но сохранившие душевные силы, чтобы окружить нас заботой, заменить, сколь можно, наших родителей. Офицеры поддерживали строгий внутренний распорядок жизни училища, который обеспечивался самими курсантами, несущими дежурную службу по всем подразделениям. Для привития курсантам должного уважения к требованию уставов служило и общее построение на развод, заступающих в очередной суточный наряд. Весь наряд выстраивался поротно, одетый по форме № 3 (суконные брюки и форменка). Дежурный офицер проверял состояние внешнего вида курсантов и проводил необходимый инструктаж. Эта процедура выполнялась ежедневно в строго определённое время и выглядела красиво. Дежурный по училищу офицер нёс службу в Доме курсанта, а в учебном корпусе, под командой его двух помощников из курсантов 4-го курса, несли службу часовые у Знамени и рассыльный. Особую красоту и строгость вестибюлю училища придавала стеклянная пирамида со Знаменем и Флагом ВМФ, охраняемая часовым с автоматом. Не менее эффектно выглядел и помощник дежурного по училищу с повязкой “Рцы“ на рукаве и кобурой пистолета на длинных ремнях, напоминая этим лихих матросов времён революции.
В бытовом плане в течение первого курса мы жили довольно тесно, спали на 2-х ярусных койках, но с завершением строительства 2-й очереди Дома курсанта всё переменилось. Штурманское отделение было переведено в новую пристройку к основному корпусу, где были отличные условия: каждый курс располагался теперь на отдельном этаже с просторными кубриками на один взвод, просторными умывальными и гальюнами (туалетами, если это слово кому-то режет слух), кубрик для старшин с ротной канцелярией и комнатой для командира роты. Получили прекрасный спортивный зал, где иногда проводились и городские соревнования. Но для нас самое главное - прекрасный обеденный зал, где одновременно усаживалось всё училище.
Преподаватели училища. Интересные были люди и очень заботливо относились к нам. Конечно, наиболее колоритная личность - преподаватель спец.лоции реки Волги Чистовский Николай Яковлевич. До 1955 года все преподаватели имели звания, носили форму и погоны соответственно ведомству, в котором служили. Если у всех гражданских преподавателей погоны были по ведомству МРФ, то Н.Я.Чистовский носил погоны ВМФ в звании капитана 3-го ранга. К нему обращались согласно его звания и это ему очень нравилось. Но в 1955 году в стране началось “развоенизирование” ведомств и МРФ сняло погоны, носимые ещё с войны. Все преподаватели враз потеряли звания и стали именоваться просто “товарищ преподаватель”. Чистовский не смог перенести внезапное лишение бывшего звания и отказался признавать нововведение:- “Я вам не “товарищ преподаватель”, а “товарищ капитан 3-го ранга” запомните это!” Мы так и обращались к нему, хотя погоны он был вынужден снять. Курсантский состав продолжал носить погоны ещё один год, но в 1957 году погоны отменили и курсантам. Знаменитое “бар-р-аны!” Н.Я. Чистовский адресовал тем, кто по его мнению без должного старания постигает науку. Это помнит не один выпуск молодых специалистов-судоводителей.
Уже говорилось, что офицерский состав прошёл войну и иногда позволял себе небольшие вольности. Например: идёт урок “мат.часть артиллерийского орудия”, тема -взрыватель мгновенного действия. Преподаватель капитан 3-го ранга Шилов, уважаемый нами офицер-фронтовик, объясняет наглядно:-
“Товарищи курсанты, чтобы вам было понятно действие снаряда с взрывателем мгновенного действия представьте себе комариный хрен!”
И в поднятом правом кулаке освобождает указательный палец, который теперь одиноко торчит вверх - всё ясно, это и есть заявленное.
“Вот летит снаряд с этим взрывателем, - левая рука изображает полёт снаряда. - Вот они касаются друг друга и... взрыв! Понятно?”
“Понятно-о-о!” - соглашается взвод.
Конечно, это шутка, но всем становилось веселее.
Воспоминания о годах, проведённых в стенах родного училища, о нашей бескорыстной и чистой юности не имеют конца. Строевыми занятиями всё не ограничивалось: в училище был свой духовой оркестр и хорошо развита художественная самодеятельность. Проводились прекрасные вечера отдыха, где каждая специальность старалась провести вечер с танцами и концерт, как можно лучше. Приглашались девушки из педагогического училища, расположенного неподалёку. Была атмосфера удивительной чистоты отношений. О спиртном вообще не задумывались. Была очень развита стенная печать, а к Новому Году или вечеру отдыха готовились специальные стенгазеты большого размера с множеством рисунков и дружеских шаржей. Работали спортивные кружки, а на время каникул ходили в лыжные агитпоходы, вместо поездки домой. Но как же красиво выглядело училище, когда парадные расчёты рот, одна за другой, имея в голове колонны оркестр и развёрнутое Знамя, под звуки марша проходили людскими коридорами по улицам родного города! Мы гордились училищем.
Как на военном флоте и в армии, так и нас первые 2 года стригли наголо - элементарная санитария, поскольку в то время вшей хватало. Кроме того, чтобы ходить с аккуратной причёской, нужно иметь за плечами два пройденных курса училища, а значит ты уже поел курсантской каши. Жёсткий порядок был в стране: возвращаешься из отпуска или командировки должен обязательно пройти санпропускник -обычная баня, где на время помывки ты обязан сдать всю свою одежду в спецкамеру, где она (одежда) прожаривается при высокой температуре и все возможные насекомые в ней погибают. После процедуры получаешь справку о прохождении санпропускника и тебя принимают в родные стены. А к четвёртому курсу училищные уютные стены для нас стали действительно родными и мы чувствовали себя в них хозяевами. Пройдены все практики, впереди государственные экзамены, 6-ти месячная стажировка на военном флоте и мичманские погоны. Вновь училище думает о будущих выпускниках: на 4-м курсе в обмундировании для нас вместо рабочей форменки выдают рабочие кителя - мы сразу становимся взрослее. Но на этом забота о нас не заканчивается: каждому будущему выпускнику в течение последней зимы в ателье шьют по его мерке форменный суконный китель и шинель. И носить эту шинель и китель нам предстоит ещё не один год, ибо зарплаты будут такие, что особо на них не разгуляешься и не сразу оденешься в новое. Особый поклон тебе, родное училище, за эту заботу.
В это время классным руководителем в нашем взводе был Александров Иван Михайлович, преподаватель экономики - высокий, сухощавый, лет 60-ти с абсолютно седой головой. Сам я по натуре был общительный, говорливый, непоседливый. Идёт самоподготовка, в классе должна быть тишина, но внезапно возникает спор по какой-то на тот момент животрепещущей теме и я обязательно должен принять участие в этом разговоре, да ещё и жестикулирую при этом. Как специально, в этот момент в класс заходит Иван Михайлович и, будто кроме меня никого нет, заявляет:- “Ну, конечно, опять Литвинов нарушает дисциплину!” А потом обязательно добавит:- “Попадёшь ты у меня при распределении на поперечный флот”, имея в виду паром, который плавает поперёк реки от одного берега к другому. И ведь почти выполнил свою угрозу: выпускной курс, а у меня единственного в роте за последний учебный семестр по поведению поставлена 4, хотя вся рота получила 5. Но вот, наконец, распределение и я в числе своих друзей Гены Жиганова, Феди Золотарёва и Гены Молчанова получаем самые плохие назначения - на буксиры-плотоводы (хорошо хоть буксиры-то винтовые, а не колёсники). Конечно, по престижности, вне конкуренции шли “пассажиры”, затем грузовые теплоходы типа “Шестая пятилетка”, потом буксиры, работающие с баржами и замыкали строй буксиры-плотоводы. Так и начинал я “чернорабочим” реки, проплавал на Волге 7 навигаций из них 2 навигации старшим штурманом на т/х “Волго-Дон 10”. А суда этого типа только ещё появились на Волге и были самыми крупными грузовыми теплоходами. Должность старшего штурмана на таком судне, естественно, говорила о профессиональном росте.
Так и не сбылось предсказание Ивана Михайловича, не стал я водить паром между берегами. Единственный из всей роты я закончил ещё и мореходное училище. Вместе с дипломом о его окончании получил "Свидетельство штурмана дальнего плавания", что позднее дало возможность получить рабочий диплом на звание "Капитана дальнего плавания". Это звание остаётся с тобой до конца жизни. Проведя в плавсоставе 45 лет, из них 35 лет безаварийно отходил капитаном в море. Сегодня остаётся с горечью сказать словами прекрасного детского стихотворения:
“Сейчас, друзья, я стар и сед, расстался с кораблём,
Меня не застаёт рассвет на вахте за рулём.
Давно, пожалуй, на покой пора бы, старина,
Но нет, над картою морской всю ночь сижу без сна.
Море зовёт меня, море манит, слышишь, как плещет оно и поёт,
Море могучий и грозный магнит - море зовёт".
Благодарю родные стены училища той невозвратной поры и тех, кто из нас делал людей, вспоминаю всех, стоявших в ротном строю, и говорю: “Я с вами, я не забыл, я помню вас”.
нам самим предоставляется придать ему форму.
В первых числах февраля 1958 года в тесноте и кислом запахе бедности общего вагона поезда, направлявшегося в город Куйбышев, ехали 4 молодых человека - выпускники Горьковского речного училища штурманской специальности. Они добирались к месту своей будущей работы в поселок Ново-Шлюзовой, который приютился в меж шлюзовом бьефе Куйбышевской ГЭС. Там стояли вмёрзшие в лёд речные буксирные теплоходы, на которых будущие штурмана, с приходом весны, отправятся в свои первые плавания. Четыре с половиной года обучения в училище, по-прежнему, сплачивали их и потому наступавшая новая жизнь им была не страшна.
******************************
Так начиналась наша трудовая биография. В меж навигационный период мы жили коммуной, продолжая крепко держаться друг друга. Но прошло время, чувство неудовлетворённости позвало меня в другие края и в 1963 году я пошёл своей дорогой, которая навсегда развела меня со старыми друзьями. Конечно, я вспоминал их и они не забывали меня, но встреч у нас больше не было. Шли годы, складываясь в десятилетия. И вот мне сообщили, что 8 декабря 2006 года ушёл из жизни первый из нашей четвёрки Жиганов Гена.
Это горькое известие подтолкнуло меня к восстановлению более близкого контакта со старыми товарищами, которые не забывали меня долгие 45 лет со дня нашего расставания, за что я им очень благодарен. Восстановилась наша переписка, мы рассказали друг другу о прожитых годах и заново окунулись в то далёкое время, когда были молодые и высокие. Помня своих старых товарищей, я вновь хочу вернуться туда, где началась наша дружба.
******************************
Я, Литвинов Станислав Антонович, бывший курсант выпуска 1953-1957 гг, хочу сказать доброе слово о Горьковском речном училище, офицерско-преподавательском составе, работниках административно-хозяйственной части, всех, кто обеспечивал достойное функционирование такого сложного механизма, как закрытое военизированное учебное заведение, обязанное из оторванных от семьи и родителей 14-15 летних подростков за 4,5 года выпустить специалистов флота и достойных граждан своей страны.
Сам я из Арзамаса Горьковской области, многодетная семья, бедность и полуголодная жизнь. Когда учился в 7-м классе (школы были раздельные - мужские и женские), весной 1953 года попалась мне в руки газета, где на последней странице было объявление о приёме в Ленинградское высшее военно-морское училище имени М.В.Фрунзе - и стало это объявление для меня иконой, голубой мечтой, когда оставалось только закончить 8-9-10 классы и всё сбудется... Но проза жизни не считалась с желаниями, поскольку обучение после 7-го класса было в то время платным, а в семье не было денег. Мечта стать военным моряком, адмиралом, так осталась мечтой вместе с вырезкой из газеты, которую я потом долго хранил. Бедность, в которой существовала наша многодетная семья, также не позволила реализоваться желанию матери увидеть меня художником. Я успел окончить 2 класса художественной школы и оставалось закончить 3-й год обучения, чтобы переводиться на учёбу в художественное училище, но оплатить оставшийся год было нечем.
Закончив 7-й класс, что-то надо было предпринимать и приехал я с фанерным чемоданчиком, запертым на навесной замок поскольку там находились мои скудные припасы, в город Горький на сдачу приёмных экзаменов и попытку поступить в речное училище, потому что принятым в училище - полное государственное содержание! А это тогда было главным при принятии решения. Никто из взрослых меня не сопровождал и остаётся удивляться, каким образом я не потерялся в большом незнакомом городе, нашёл училище, прошёл медкомиссию, сдал вступительные экзамены и вернулся домой. Правда, по приезду в Горький я споткнулся о действительность: во-первых, я впервые увидел трамвай, а во-вторых, знатоки у нас в Арзамасе говорили, мол, билет на трамвай стоит 20 копеек, которые я и приготовил, но в действительности цена билета на проезд оказалась выше - 30 копеек, что заставило корректировать свои расходы. В середине августа пришло извещение, что я зачислен в курсанты. Надо готовиться к отъезду и бедная мама, которая умрёт через 9 месяцев, взяла старый лыжный костюм из байки, ранее носимый старшим братом, перекрасила его в синий цвет и в таком виде я отправился в новую жизнь. В памяти остался вестибюль училища и множество, таких же как я, подростков с чемоданчиками в руках. Что, куда, зачем? Ничего не понимаю и вдруг слышу команду:- “Повзводно, в две шеренги, становись!“
*******************************
Так прозвучала первая в моей жизни команда, обозначая начало новой жизни. Мальчишеский муравейник зашевелился, выстраиваясь в две шеренги. Росточек мой был чуть больше полутора метров и я встал в самом конце строящихся, "на шкентеле", как говорят на военном флоте. Кто бы мог подумать, что сам того не ведая очутился среди нужной роты и даже в своём первом взводе. Строгая дисциплина и военный быт мне были не в тягость, ибо соприкасались с моей тайной мечтой, которой я ни с кем не делился.
Сейчас, всматриваясь в сгущающиеся за кормой сумерки жизни, в которых безвозвратно затерялись годы юности, пытаешься вызвать в памяти минувшее. И появляется чувство вины, что молодой эгоизм в своё время не ценил достойно заботу, отдаваемую тебе другими, а всё принималось как само собой разумеющееся. Строевая составляющая училища: батальон, рота, взвод, отделение. Очень мудро - в ротах младших курсов старшины и командиры взводов назначаются из лучших курсантов выпускного курса. Они пользовались большим уважением. Мы, помню, очень любили своего первого командира взвода Колю Соболева - он с четвёртого курса, а мы - первокурсники, "салаги". И был комвзвода для нас авторитетом, и подчинялись ему безоговорочно. Кстати, даже на 3-м курсе старшина роты и командиры взводов назначались из роты выпукников, и только на 4-м курсе командиры были из нашей среды, ибо старше нас уже никого не было. Не смотря на то, что возраст курсантского состава училища был в пределах от 14-15 лет на первом курсе до 18-19 на четвёртом, не было ни одного случая, чтобы младший был обижен старшим. Строгие требования дисциплины для всех без исключения скрепляли курсантов в единый монолит. Конечно, первокурсники поначалу ещё тосковали по дому, но новые требования и обязанности, продуманный распорядок дня вскоре становились нормой жизни.
Полное государственное содержание включало в себя 3-х разовое питание, обмундирование рабочее и выходное и небольшую стипендию, которая от курса к курсу повышалась. Поскольку нам выдавали даже носки и носовые платки, то стипендия расходовалась на пишущие принадлежности, предметы туалета и поход в кино в увольнении. За нашим внешним видом следили строго. В повседневной жизни всё училище ходило в рабочей форме, а форма № 3 (выходная) полагалась только суточному наряду и идущим в увольнение. Нижнее бельё сдавалось в стирку и смена его была во время еженедельного похода в городскую баню. Рабочая форма или “роба“ также периодически сдавалась в стирку. Для опознавания своих вещей пришивалась бирка с фамилией владельца и личным номером. Я до сих пор помню свой личный номер 17, с которым прошёл все четыре с лишним года. У тумбочки дежурного по роте находился стенд под стеклом, где на специальных гвоздиках висели жетоны с личными номерами курсантов роты, а потому отсутствие такового на доске сразу ставило вопрос: а где находится курсант такой-то? Уходя в увольнение, ты получал личный знак на руки и был обязан хранить его, как зеницу ока. Возвратившись из увольнения знак сдавался дежурному по роте. За время учёбы я не помню ни одного случая утери личного номера.
И особое слово благодарности нашим офицерам командирам рот. Дело прошлое, но мы тогда не задумывались, что у них могут быть семьи, которым они должны уделять внимание - командир роты был практически постоянно с нами. Строгий распорядок дня выполнялся скрупулёзно. Ежедневно в течение 4-х лет в 06.15 звучал свисток боцманской дудки и вслед команда “Подъём!” (в воскресенье подъём сдвигался на час -07.15).
Вся рота по форме “брюки и тельняшка” выбегает во двор Дома курсанта. Командир роты впереди и одет также. После короткой пробежки старшина даёт команду "разомкнуть строй", чтобы каждый имел свободу движений. И первое же упражнение "на разрыв морской груди" заставляет тебя сбросить остатки сна. Командиры взводов и старшина личным примером вбивают в нас утреннюю бодрость для преодоления трудностей наступившего дня.
Зима. Темень. Рота, выполняя команду старшины “Шаго-о-м марш !”, делает первый шаг, начиная переход в учебный корпус. Командир роты идёт вместе с нами. Впереди колонны идёт “флажковый” с фонарём, в котором горит керосиновая лампа, сигнализируя встречным о движении роты. Замыкает ротный строй “флажковый” с фонарём красного цвета. Днём фонари заменяются красными флажками. Ротные колонны идут одна за другой, но “флажковые“ у каждой роты свои. Отступлений от этого правила нет. Старшина роты хорошо поставленным голосом подстёгивает строй:- “Рота-а-а! Рраз, рраз, рраз - два - три-и!”. И рота оживает, становится энергичной.
Командир роты:- “Старшина! Песню!” и вслед старшина своим командным голосом:- “Запевай!”
Звонкий голос запевалы начинает:-
“Ничего не говорила
Только рядом до речки дошла".
А стоголосый хор молодых, здоровых парней заканчивает куплет:-
"Посмотрела - как будто рублём одарила,
Посмотрела - как будто огнём обожгла”.
Запевала продолжает:-
"Расставаясь оглянулась,
На прощанье махнула рукой".
Рота с удовольствием подхватывает:-
"И такою улыбкою нам улыбнулась,
Что вовек не забыть нам улыбки такой".
Но песня приближается к концу и всем жаль, что девушка уходит своей дорогой, а запевала грустит:-
“Даль сегодня прояснилась
Ночь хорошие звёзды зажгла".
И рота прощается с девушкой, мол:-
"Третьей роте сегодня ты ночью приснилась,
А четвёртая рота - заснуть не могла”.
Конечно, это явное лукавство, ведь никто из поющих не страдает бессонницей.
Роты идут одна за другой, хрустит снег под рабочими ботинками и несутся песни:-
"Взметнулось сердце в нём, как крылья альбатроса,
И бросил леди он в бушующий простор...”
Взлетает над строем голос запевалы, а случайный прохожий так жалеет неведомую леди, которую выбросил за борт влюблённый матрос, хотя рота в припеве и пытается объяснить поступок матроса суровой стихией:-
“А море грозное ревело и стонало,
На скалы с грохотом взлетал за валом вал,
Как будто море жертвы ожидало,
Стальной гигант кренился и стонал".
Война закончилась всего 8 лет назад, страна живёт с воспоминаниями о ней и наши строевые песни полны патриотизма:-
“Наш солдат не раз бывал в огне,да
Шёл в атаку не робел, не робел,
А он горел на танковой броне,
Гореть горел, да не сгорел, да не сгорел“.
Выводит запевала, а рота с лихим посвистом дружно подхватывает припев:-
“Эх ты, ласточка-касатка быстрокрылая,
Да ты, родимая сторонка наша милая,
Эх ты, ласточка-касаточка моя быстрокрылая”
Конечно, сначала мы эту "Ласточку-касаточку" разучивали на вечерней поверке, когда рота, после команды "На месте шаго-о-м марш!", исполняла полным голосом песню и, как это звучало в ограниченном стенами пространстве, можно себе представить.
Наверняка, сегодня это кому-то покажется смешным, когда ротный запевала заявляет:-
"В атаку стальными рядами
Мы поступью твёрдой идём,
Родная столица за нами
Рубеж нам назначен Вождём".
А сотня подростков подхватывает припев и утверждает, что:-
“Мы не дрогнем в бою за столицу свою
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага“.
Но нам не было смешно. Так в нас воспитывали любовь к родине офицеры, сами недавно прошедшие страшную войну.
Идётся бодро и ты горд, что являешься равноправным среди своих товарищей. Узкие погоны на шинели подтверждают это, а твой голос звучит в общем хоре. Прибываем в учебный корпус и переходим под опеку преподавателей и контроль начальника специальности Ивана Сергеевича Мореходова. Мы, по-прежнему, остаёмся в суровом мужском кругу, поскольку женщин-преподавателей почти не знаем и их легко пересчитать по пальцам.
На время учебных часов командир роты, видимо, имеет личное время, но в перерывах между уроками старшина роты и командиры взводов обязательно появляются в роте, чтобы убедиться, всё ли в порядке. Как много нам уделялось внимания, свидетельствовал и такой трогательный, с моей точки зрения, факт: ежедневно было 6 уроков, но в среду всегда – 8. В обычные дни дождаться обеда проблемы не было, но при 8 учебных часах…? И каждую среду, после 5-го урока все 4 года старшина с помощником по хозчасти приносили в класс поднос, где для каждого лежал посыпанный сахарным песком кусок чёрного хлеба. Как же это было вкусно! Этот святой кусок хлеба - трогательная забота училища о своих воспитанниках. Наконец, заканчиваются занятия, рота строится для следования в Дом курсанта, а ротный опять с нами.
И роты повторяют путь в обратном направлении и непременно с бодрыми песнями. Приём пищи – целый ритуал. За стол усаживаются на длинные скамьи 12 курсантов (по 6 с каждой стороны). Место за столом постоянное для каждого на все 4 года. На стол подаётся 2 бачка с первым блюдом, которое разливают по мискам “бачковые“, хлеб по желанию, а второе разносят официантки. На третье обязательно компот или, реже, кисель. В праздничные дни получали печенье и шоколадные конфеты! “Бачковые” помогают накрывать на столы, для чего даётся команда:- “Бачковым на камбуз!“ Громко разговаривать во время обеда нельзя, а если за столом возникал шум, то тут же для провинившегося стола следовала команда взводного:- “Встать!“ Шум умолкал и все, отложив ложки и держа руки по швам, ждали новую команду:-“Сесть!“, чтобы продолжить обед. Приняв пищу, по команде “Встать, выходи!“ отправлялись в ротные кубрики. Голодными не оставались. Остающееся до вечерней поверки время заполнено занятиями согласно распорядку дня. Как помню, нам никогда не было скучно и время от подъёма до отбоя пролетало незаметно, тем более приближается суббота, когда во второй половине дня грядёт долгожданное увольнение, а для местных городских иногда даже с ночёвкой дома.
За прошедшую неделю, если ты не имел замечаний и не обзавёлся случайной (естественно) двойкой, то включён в список на увольнение. Команда “Увольняемым в город приготовиться к построению!” подстёгивает молодой народ и начинается весёлая суета. “Увольняемым построится!” “Равняйсь! Смирно!” - и две шеренги подтянутых, начищенных и наглаженных претендентов на увольнение замирают в строю. Начинается смотр. Первая шеренга делает 2 шага вперёд. “Кру-гом!” Командиры взводов стоят у своих подчинённых, а командир роты и старшина проходят внутри строя, осматривая каждого. Полученное замечание немедленно устраняется. Проверяется даже чистота носовых платков, а зимой командир роты обязательно подаст команду “Поднять штанину!” Он хочет удостовериться надеты ли кальсоны, чтобы мальчишки-курсанты по дурости своей не простудились. И что интересно - за 4,5 года я, например, ни разу не болел и даже не простужался.
Как бы то ни было, но день подходит к концу и в 21.30 звучит команда на построение на вечернюю поверку. Проверяется наличие личного состава (доклад старшине: “В первом взводе нетчиков нет”), командир роты подводит итог дня и намечает возможные задачи на завтра. Объявляются благодарности или взыскания, если таковые имеются. Команда “Разойдись!” и начинается подготовка ко сну, а в 22.00 – “Отбой!” Свет гасится, но синяя дежурная лампочка будет освещать кубрик всю ночь. Наступает тишина и только дневальный у тумбочки дежурного по роте остаётся бодрствовать и охранять сон своих товарищей, да возможный проштрафившийся курсант начинает танец, натирая щёткой до блеска паркет ротного коридора. А в 06.15 следующего утра дежурный по роте полным голосом, после свистка дудки, поднимет роту навстречу заботам нового дня.
Строки, которые вы только что прочли - это мой низкий поклон нашим офицерам-воспитателям и сожаление, что никто из них уже не прочтёт эти слова благодарности, адресованные им. Поздно. Ушли от нас эти люди, прошедшие войну, но сохранившие душевные силы, чтобы окружить нас заботой, заменить, сколь можно, наших родителей. Офицеры поддерживали строгий внутренний распорядок жизни училища, который обеспечивался самими курсантами, несущими дежурную службу по всем подразделениям. Для привития курсантам должного уважения к требованию уставов служило и общее построение на развод, заступающих в очередной суточный наряд. Весь наряд выстраивался поротно, одетый по форме № 3 (суконные брюки и форменка). Дежурный офицер проверял состояние внешнего вида курсантов и проводил необходимый инструктаж. Эта процедура выполнялась ежедневно в строго определённое время и выглядела красиво. Дежурный по училищу офицер нёс службу в Доме курсанта, а в учебном корпусе, под командой его двух помощников из курсантов 4-го курса, несли службу часовые у Знамени и рассыльный. Особую красоту и строгость вестибюлю училища придавала стеклянная пирамида со Знаменем и Флагом ВМФ, охраняемая часовым с автоматом. Не менее эффектно выглядел и помощник дежурного по училищу с повязкой “Рцы“ на рукаве и кобурой пистолета на длинных ремнях, напоминая этим лихих матросов времён революции.
В бытовом плане в течение первого курса мы жили довольно тесно, спали на 2-х ярусных койках, но с завершением строительства 2-й очереди Дома курсанта всё переменилось. Штурманское отделение было переведено в новую пристройку к основному корпусу, где были отличные условия: каждый курс располагался теперь на отдельном этаже с просторными кубриками на один взвод, просторными умывальными и гальюнами (туалетами, если это слово кому-то режет слух), кубрик для старшин с ротной канцелярией и комнатой для командира роты. Получили прекрасный спортивный зал, где иногда проводились и городские соревнования. Но для нас самое главное - прекрасный обеденный зал, где одновременно усаживалось всё училище.
Преподаватели училища. Интересные были люди и очень заботливо относились к нам. Конечно, наиболее колоритная личность - преподаватель спец.лоции реки Волги Чистовский Николай Яковлевич. До 1955 года все преподаватели имели звания, носили форму и погоны соответственно ведомству, в котором служили. Если у всех гражданских преподавателей погоны были по ведомству МРФ, то Н.Я.Чистовский носил погоны ВМФ в звании капитана 3-го ранга. К нему обращались согласно его звания и это ему очень нравилось. Но в 1955 году в стране началось “развоенизирование” ведомств и МРФ сняло погоны, носимые ещё с войны. Все преподаватели враз потеряли звания и стали именоваться просто “товарищ преподаватель”. Чистовский не смог перенести внезапное лишение бывшего звания и отказался признавать нововведение:- “Я вам не “товарищ преподаватель”, а “товарищ капитан 3-го ранга” запомните это!” Мы так и обращались к нему, хотя погоны он был вынужден снять. Курсантский состав продолжал носить погоны ещё один год, но в 1957 году погоны отменили и курсантам. Знаменитое “бар-р-аны!” Н.Я. Чистовский адресовал тем, кто по его мнению без должного старания постигает науку. Это помнит не один выпуск молодых специалистов-судоводителей.
Уже говорилось, что офицерский состав прошёл войну и иногда позволял себе небольшие вольности. Например: идёт урок “мат.часть артиллерийского орудия”, тема -взрыватель мгновенного действия. Преподаватель капитан 3-го ранга Шилов, уважаемый нами офицер-фронтовик, объясняет наглядно:-
“Товарищи курсанты, чтобы вам было понятно действие снаряда с взрывателем мгновенного действия представьте себе комариный хрен!”
И в поднятом правом кулаке освобождает указательный палец, который теперь одиноко торчит вверх - всё ясно, это и есть заявленное.
“Вот летит снаряд с этим взрывателем, - левая рука изображает полёт снаряда. - Вот они касаются друг друга и... взрыв! Понятно?”
“Понятно-о-о!” - соглашается взвод.
Конечно, это шутка, но всем становилось веселее.
Воспоминания о годах, проведённых в стенах родного училища, о нашей бескорыстной и чистой юности не имеют конца. Строевыми занятиями всё не ограничивалось: в училище был свой духовой оркестр и хорошо развита художественная самодеятельность. Проводились прекрасные вечера отдыха, где каждая специальность старалась провести вечер с танцами и концерт, как можно лучше. Приглашались девушки из педагогического училища, расположенного неподалёку. Была атмосфера удивительной чистоты отношений. О спиртном вообще не задумывались. Была очень развита стенная печать, а к Новому Году или вечеру отдыха готовились специальные стенгазеты большого размера с множеством рисунков и дружеских шаржей. Работали спортивные кружки, а на время каникул ходили в лыжные агитпоходы, вместо поездки домой. Но как же красиво выглядело училище, когда парадные расчёты рот, одна за другой, имея в голове колонны оркестр и развёрнутое Знамя, под звуки марша проходили людскими коридорами по улицам родного города! Мы гордились училищем.
Как на военном флоте и в армии, так и нас первые 2 года стригли наголо - элементарная санитария, поскольку в то время вшей хватало. Кроме того, чтобы ходить с аккуратной причёской, нужно иметь за плечами два пройденных курса училища, а значит ты уже поел курсантской каши. Жёсткий порядок был в стране: возвращаешься из отпуска или командировки должен обязательно пройти санпропускник -обычная баня, где на время помывки ты обязан сдать всю свою одежду в спецкамеру, где она (одежда) прожаривается при высокой температуре и все возможные насекомые в ней погибают. После процедуры получаешь справку о прохождении санпропускника и тебя принимают в родные стены. А к четвёртому курсу училищные уютные стены для нас стали действительно родными и мы чувствовали себя в них хозяевами. Пройдены все практики, впереди государственные экзамены, 6-ти месячная стажировка на военном флоте и мичманские погоны. Вновь училище думает о будущих выпускниках: на 4-м курсе в обмундировании для нас вместо рабочей форменки выдают рабочие кителя - мы сразу становимся взрослее. Но на этом забота о нас не заканчивается: каждому будущему выпускнику в течение последней зимы в ателье шьют по его мерке форменный суконный китель и шинель. И носить эту шинель и китель нам предстоит ещё не один год, ибо зарплаты будут такие, что особо на них не разгуляешься и не сразу оденешься в новое. Особый поклон тебе, родное училище, за эту заботу.
В это время классным руководителем в нашем взводе был Александров Иван Михайлович, преподаватель экономики - высокий, сухощавый, лет 60-ти с абсолютно седой головой. Сам я по натуре был общительный, говорливый, непоседливый. Идёт самоподготовка, в классе должна быть тишина, но внезапно возникает спор по какой-то на тот момент животрепещущей теме и я обязательно должен принять участие в этом разговоре, да ещё и жестикулирую при этом. Как специально, в этот момент в класс заходит Иван Михайлович и, будто кроме меня никого нет, заявляет:- “Ну, конечно, опять Литвинов нарушает дисциплину!” А потом обязательно добавит:- “Попадёшь ты у меня при распределении на поперечный флот”, имея в виду паром, который плавает поперёк реки от одного берега к другому. И ведь почти выполнил свою угрозу: выпускной курс, а у меня единственного в роте за последний учебный семестр по поведению поставлена 4, хотя вся рота получила 5. Но вот, наконец, распределение и я в числе своих друзей Гены Жиганова, Феди Золотарёва и Гены Молчанова получаем самые плохие назначения - на буксиры-плотоводы (хорошо хоть буксиры-то винтовые, а не колёсники). Конечно, по престижности, вне конкуренции шли “пассажиры”, затем грузовые теплоходы типа “Шестая пятилетка”, потом буксиры, работающие с баржами и замыкали строй буксиры-плотоводы. Так и начинал я “чернорабочим” реки, проплавал на Волге 7 навигаций из них 2 навигации старшим штурманом на т/х “Волго-Дон 10”. А суда этого типа только ещё появились на Волге и были самыми крупными грузовыми теплоходами. Должность старшего штурмана на таком судне, естественно, говорила о профессиональном росте.
Так и не сбылось предсказание Ивана Михайловича, не стал я водить паром между берегами. Единственный из всей роты я закончил ещё и мореходное училище. Вместе с дипломом о его окончании получил "Свидетельство штурмана дальнего плавания", что позднее дало возможность получить рабочий диплом на звание "Капитана дальнего плавания". Это звание остаётся с тобой до конца жизни. Проведя в плавсоставе 45 лет, из них 35 лет безаварийно отходил капитаном в море. Сегодня остаётся с горечью сказать словами прекрасного детского стихотворения:
“Сейчас, друзья, я стар и сед, расстался с кораблём,
Меня не застаёт рассвет на вахте за рулём.
Давно, пожалуй, на покой пора бы, старина,
Но нет, над картою морской всю ночь сижу без сна.
Море зовёт меня, море манит, слышишь, как плещет оно и поёт,
Море могучий и грозный магнит - море зовёт".
Благодарю родные стены училища той невозвратной поры и тех, кто из нас делал людей, вспоминаю всех, стоявших в ротном строю, и говорю: “Я с вами, я не забыл, я помню вас”.
Комментариев нет:
Отправить комментарий